– Я задействовала кое-какие свои возможности, к которым мне не хотелось прибегать, когда мы искали рабочую станцию. Однако сейчас другого пути не было.

Я понятия не имел, о каких возможностях она говорит, но не стал настаивать.

Прилетев в Москву, я обнаружил, что делать мне на переговорах абсолютно нечего, впрочем, как и Линь Юнь. Мы побывали в конструкторском бюро Объединенной авиастроительной корпорации, а также на нескольких оборонных предприятиях.

Как-то раз Линь Юнь отпросилась у руководителя группы и куда-то ушла, и вернулась в гостиницу только поздно вечером. Заглянув к ней в номер, я застал ее сидящей неподвижно, с красными глазами и размазанными по щекам слезами, что крайне удивило меня, поскольку я считал, что она никогда не плачет. Линь Юнь ничего не сказала, а я не стал спрашивать, однако все три последующих дня в Москве она пребывала в подавленном состоянии. Этот случай показал мне, что жизнь у нее гораздо более сложная, чем я предполагал.

Когда делегация поднялась на борт самолета, чтобы возвращаться домой, мы сели на другой самолет, который вылетал в том же направлении, однако конечная его цель находилась значительно ближе. На самом деле расстояние от Новосибирска до Пекина меньше, чем до Москвы.

В аэропорту мы сели на такси и поехали в наукоград Кольцово, до которого, по словам водителя, было около шестидесяти километров. По обе стороны от заснеженного шоссе кружила бесконечная вьюга; за сплошной белой пеленой темнел лес. Линь Юнь кое-как говорила по-русски, и таксист принялся что-то оживленно ей рассказывать. В какой-то момент он обернулся ко мне, дрожащему от холода на заднем сиденье, и, словно посочувствовав тому, что я оказался исключен из разговора, неожиданно перешел на беглый английский.

– …Наукограды – это романтическая идея пятидесятых, наполненная чистотой и невинностью той эпохи, идеалистическими мечтами построения нового мира. Однако в действительности эта затея оказалась далеко не такой успешной, как, возможно, вам приходилось слышать. Удаленность от крупных городов вкупе с транспортными проблемами ограничивала распространение научных достижений и новых технологий. Недостаточное число жителей мешало становлению культуры, что шло вразрез со стремлением к урбанизации, и в тщетной борьбе с крупными городами, изначально обреченной на неудачу, наукоградам оставалось только смотреть, как ученые и специалисты перебираются в более привлекательные места.

– Что-то вы не похожи на обыкновенного таксиста, – заметил я.

– Он сотрудник Сибирского отделения Российской академии наук, – объяснила Линь Юнь. – Он… как вы сказали, какая у вас специальность?

– Я занимаюсь комплексным планированием неосвоенных районов Дальневосточного экономического региона, и сейчас, в эпоху быстрых денег, эта работа никому не нужна.

– Вас уволили?

– Пока что нет. Сегодня воскресенье. Подрабатывая частным извозом, за выходные я получаю больше, чем за целую неделю у себя в институте.

* * *

Машина въехала в наукоград, и мимо нас по обеим сторонам улицы понеслись дома пятидесятых и шестидесятых годов, а на площади, как мне показалось, стоял памятник Ленину. От этого города веяло ностальгией, чего не бывает в древних городах с тысячелетней историей. Они слишком старые – настолько старые, что человек не ощущает связи с ними, настолько старые, что теряются все чувства. Однако вот такие молодые города навевают мысли о только что минувшей эпохе, о проведенных в них детстве и юности, о собственном прошлом, собственной истории.

Машина остановилась перед пятиэтажным зданием в спальном районе, застроенном рядами одинаковых домов. Перед тем как уехать, водитель, опустив стекло, сказал на прощание памятные слова:

– Это самый дешевый район в городе, однако людей, живущих здесь, никак нельзя назвать дешевыми.

Войдя в подъезд, мы оказались в полумраке здания пятидесятых годов постройки, с низкими потолками. Стены были обклеены предвыборными листовками различных политических партий. Дальше нам пришлось продвигаться на ощупь. С помощью огонька зажигалки мы проверили номера квартир на пятом этаже, и пока я искал 561-ю, пламя обожгло мне пальцы. Вдруг послышался голос, окликнувший нас по-английски:

– Это вы? По поводу ШМ? Третья дверь слева.

Толкнув указанную дверь, мы оказались в квартире, которая произвела на нас двоякое впечатление: сначала в ней было очень темно, но затем под потолком зажглась яркая люстра, потом мы почувствовали, что вся квартира пропитана сильным перегаром. Повсюду были разбросаны книги, но все-таки какое-то подобие порядка еще сохранялось. Экран компьютера моргнул, прежде чем погаснуть, и сидевший перед ним крупный мужчина поднялся на ноги. На вид ему было лет пятьдесят, его бледное лицо обрамляла окладистая борода.

– Я так долго живу здесь, что могу определить по звуку шагов, кто поднимается по лестнице. И незнакомыми могли быть только вы двое. Я знал, что вы придете. – Мужчина смерил нас взглядом. – Такие молодые. Таким когда-то был и я, до тех пор пока в моей жизни не произошла трагедия. Вы китайцы?

Мы с Линь Юнь кивнули.

– Мой отец в пятидесятых работал в Китае, он был строителем, помогал вам возводить гидроэлектростанцию в Саньмынься. Я так слышал, эта затея плохо кончилась[7].

Линь Юнь задумалась, прежде чем ответить:

– Похоже, вы не приняли в расчет, что воды Хуанхэ несут в себе много ила, поэтому плотина вызвала наводнение в верховьях реки. Водохранилище до сих пор остается незаполненным.

– О, еще одна неудача. Воспоминания, оставшиеся нам от той романтической эпохи, говорят о сплошных неудачах. Александр Гемов, – представился мужчина, и мы тоже представились. Гемов снова окинул нас оценивающим взглядом, после чего многозначительно произнес: – Такие молодые. Вас еще можно спасти.

Мы с Линь Юнь удивленно переглянулись, стараясь понять смысл его слов. Поставив на стол полную бутылку и стакан, Гемов принялся что-то искать. Я обратил внимание на целый лес пустых бутылок на полу под компьютером. Воспользовавшись возможностью, я осмотрел комнату и понял причину того парадокса, который почувствовал, войдя сюда: стены были оклеены черными обоями, однако от времени и подтеков воды краска выцвела, и на черных стенах появились белые полосы и пятна.

– Нашел! Никто сюда не приходит, черт побери!

Поставив на стол еще два стакана, он налил в них мутно-белый самогон. Я заявил, что столько не выпью.